Глагол ταρταρόω (тартароо) 2Пет.2:4: происхождение, уникальность и богословская нагрузка

Во втором послании Петра мы сталкиваемся с одной из самых редких и концептуально насыщенных лексем Нового Завета - глаголом ταρταρόω («повергнуть в тартар», «низвергнуть в глубины мрака»), употреблённым только один раз - в 2Пет.2:4. Это слово является классическим hapax legomenon[1] Нового Завета, встречаясь в библейском корпусе исключительно у Петра и не имея прямых параллелей ни в других книгах Писания, ни в Септуагинте. Уже один этот факт придаёт ему исключительное значение для понимания богословия суда и ангельской тематики в 2Пет.2:4.

Следует также отметить, что глагол ταρταρόω входит в состав одного из наиболее протяжённых и сложных синтаксических периодов[2] (202–205 слов в греческом тексте) во всём Новом Завете - 2Пет.2:4-11. Эта фраза представляет собой длинное, многослойное предложение, построенное на серии причинно-следственных конструкций, в которых автор приводит три последовательных примера Божьего суда: падшие ангелы (2:4), поколение Ноя (2:5) и разрушение Содома и Гоморры (2:6). Все эти элементы объединены в единый аргумент, демонстрирующий неизбежность Божьего возмездия и верность Его судов.

Учитывая синтаксическую структуру всего периода (2Пет.2:4–11), глагол следует рассматривать в контексте трёх примеров Божьего суда. Петр не просто сообщает о наказании ангелов, но выстраивает целостную богословскую линию, где первый пример (ταρταρώσας -«повергнув в тартар») задаёт характер и глубину последующих. Поэтому в данном исследовании важно рассмотреть не только само слово, но и его ближайший синтаксический и аргументативный контекст, определяющий ритм и силу петровского утверждения.

2Пет.2:4-11 «Ибо, если Бог ангелов согрешивших не пощадил, но, связав узами адского(ταρταρώσας) мрака, предал блюсти на суд для наказания; и если не пощадил первого мира, но в восьми душах сохранил семейство Ноя, проповедника правды, когда навёл потоп на мир нечестивых; и если города Содомские и Гоморрские, осудив на истребление, превратил в пепел, показав пример будущим нечестивцам, а праведного Лота, утомлённого обращением между людьми неистово развратными, избавил, - ибо сей праведник, живя между ними, ежедневно мучился в праведной душе, видя и слыша дела беззаконные, - то, конечно, знает Господь, как избавлять благочестивых от искушения, а беззаконников соблюдать ко дню суда, для наказания, а наипаче тех, которые идут вслед скверных похотей плоти, презирают начальства, дерзки, своевольны и не страшатся злословить высших, тогда как и Ангелы, превосходя их крепостью и силою, не произносят на них пред Господом укоризненного суда.»

Глагол ταρταρόω имеет прозрачную связь с термином Τάρταρος (Тартар) - названием глубочайшего, самого тёмного и страшного уровня подземного мира в греческой мифологии. При этом Пётр, используя этот термин, обращается к языку и понятийному полю, хорошо знакомому эллинизированным читателям, но наполняет его библейским содержанием. Таким образом, слово ταρταρόω представляет собой пример контекстуальной адаптации греческой религиозно-мифологической лексики для выражения библейского богословия человеческого и ангельского суда.

Этот глагол открывает доступ к важнейшему вопросу - как Пётр осмысляет падших ангелов, их наказание и природу Божьего суда, и каким образом он использует мифологический язык, не переходя границ и не нарушая монотеистической, ветхозаветной картины бытия? Именно поэтому анализ ταρταρόω становится ключевым для понимания главы 2, где Петр демонстрирует строгую божественную справедливость и показывает, что Божий суд имеет глубокие исторические и космические основания.

Особый интерес к глаголу ταρταρόω усиливается ещё и тем, что его употребление резко контрастирует с привычной новозаветной терминологией, связанной с понятием ада и посмертного наказания. В большинстве случаев новозаветные авторы используют иные слова и образы для описания места суда. Так, Иисус в Синоптических Евангелиях систематически употребляет термин γέεννα, обозначающий место окончательного суда и вечного огня (напр. Мф.5:22, 29–30; 10:28; Мр.9:43–48). Лука и автор книги Деяний нередко обращаются к слову ᾅδης (Лук.16:23; Деян.2:27, 31), восходящему к еврейскому שְׁאוֹל и обозначающему общую область мёртвых. Павел, описывая судьбу нечестивых, предпочитает говорить образами «вечной погибели» (ὄλεθρος αἰώνιος; 2Фес.1:9) или «погибели» (ἀπώλεια; Фил.3:19), не используя для этого ни Τάρταρος, ни производные от него. Иаков избегает космологических терминов и говорит лишь о «геенне», будучи ближе к Иисусовой терминологии (Иак.3:6). Послание Иуды, тесно связанное со 2-м послания Петра, также говорит о падших ангелах, но использует другой образ -«вечные оковы тьмы» (δεσμοῖς ἀϊδίοις ὑπὸ ζόφον; Иуд. 6), не прибегая к мифологическому обозначению Тартара. На фоне всей этой лексической картины выбор Петра выглядит намеренно нестандартным. Он использует термин, характерный для греческой космологической и мифологической традиции, а не для еврейской или раннехристианской, что требует особого внимания. Именно поэтому исследование глагола ταρταρόω становится особенно значимым.Петр не просто описывает наказание, но сознательно выбирает слово, которое не встречается больше нигде в Новом Завете и которое несёт в себе богатый культурный и религиозный фон античного мира.

1. Этимология и морфологическая структура.

Глагол ταρταρόω, употреблённый автором Второго послания Петра в форме ταρταρώσας (2Пет.2:4), напрямую связан с древнегреческим существительным Τάρταρος, обозначавшим в мифологической и литературной традиции самый глубокий и тёмный уровень подземного мира. В классическом и эллинистическом греческом языке Τάρταρος последовательно ассоциировался с местом особого наказания богопротивных существ, пространством, находящимся ниже Аида, и предназначенным для удержания тех, кто нарушил установленный божественный порядок. На этом фоне глагольная форма ταρταρόω представляет собой регулярное каузативное образование с суффиксом -όω, который в греческом языке формирует глаголы со значением «делать …», «помещать в …», «превращать в …» (ср. δουλόω - «порабощать», τυφλόω - «ослеплять»). Соответственно, базовое значение ταρταρόω можно определить как «повергать в тартар», «низвергать в глубочайшее место наказания», «помещать в область Тартара».

В 2Пет.2:4 глагол употребляется в форме ταρταρώσας - аористного активного причастия мужского рода, стоящего в именительном падеже. Такая форма выполняет несколько функций одновременно. Во-первых, аорист подчёркивает завершённость и однократность действия. Речь идёт не о процессе, а о решительном, авторитетном акте Божьего суда. Во-вторых, активный залог делает Бога явным субъектом действия. Именно Он «поверг», «низверг», «передал» ангелов в состояние удержания. В-третьих, причастная форма органично вписана в длинный период 2Пет.2:4–11, где автор последовательно приводит ряд исторических примеров Божьего суда: падшие ангелы (ст. 4), допотопный мир (ст. 5), Содом и Гоморра (ст. 6). Причастия образуют цепочку каузативных действий, раскрывающих характер Божьего правосудия. В этом риторическом потоке ταρταρώσας является первым из серии ключевых глаголов, задающим исходный пример Божьего вмешательства.

Семантически глагол допускает два близких оттенка. Первый - пространственный, предполагающий реальное «помещение» духовных существ в область, обозначенную термином Τάρταρος, то есть в глубочайший уровень мрака. Второй - юридико-образный, где «повергнуть в тартар» означает «предать состоянию заключения», «поместить под стражу», что подтверждается последующим выражением σειραῖς ζόφου («узами мрака») и финальной целью τηρουμένους εἰς κρίσιν («содержащихся до суда»). Такие сочетания показывают, что автор не интересуется географией подземного мира, а использует язык Тартара как культурно понятный образ для обозначения особого состояния заключения падших ангелов.

Таким образом, глагол ταρταρόω в контексте 2Пет.2:4 следует понимать как решительное и окончательное действие Бога, посредством которого ангелы, согрешившие, оказались помещёнными в состояние тёмного заключения до будущего суда. Причастная форма ταρταρώσας служит важной частью аргументации. Она устанавливает первый пример из трёх, показывающих, что Бог неизменно и последовательно совершает суд над нечестием, независимо от того, касается ли он ангелов, древнего мира или городов. Благодаря этому глагол получает не просто описательное, но и богословское значение. Он становится структурным компонентом риторического периода и важнейшим доказательством справедливости Божьего суда.

2. Употребление понятия Τάρταρος в классической и эллинистической греческой литературе.

Понимание глагола ταρταρόω тесно связано с устойчивыми представлениями античной космологии о Τάρταρος, поэтому необходимо рассмотреть, как термин функционировал в классической, эллинистической и раннеримской литературе. 

Несмотря на широкое употребление существительного Τάρταρος в мифологических и поэтических текстах, сам глагол ταρταρόω практически не используется в сохранившемся корпусе античной литературы, что существенно повышает значимость его новозаветного появления в 2Пет.2:4.

А. Τάρταρος (Тартар) в классической мифологии и литературе.

Гесиод - Телегония (VIII–VII вв. до н. э.).

Наиболее раннее и детальное описание Τάρταρος принадлежит Гесиоду, который размещает его: «ниже Аида настолько же, насколько небо выше земли»,[3] как место заключения титанов, побеждённых Зевсом;[4] как космическую бездну, исполненную мрака, ужаса и карающей справедливости богов.

У Гесиода Τάρταρος - это не столько географическое, сколько космологическое и юридическое пространство, специально созданное для наказания тех, кто нарушил божественный порядок.

Гомер - Илиада (ок. 760–710 гг. до н. э.).[5]

У Гомера Τάρταρος уже устоявшийся термин, функционирующий как идиома: «самая глубокая бездна под землёй»;[6] место крайнего наказания; противопоставление Олимпу: «если бы я сбросил тебя в мрачный Тартар…».[7]

Гомер показывает, что к VIII веку до н. э. Τάρταρος является частью общеязыкового религиозного лексикона. Гомеру не приходится объяснять читателю, что это такое. 

Пиндар - Олимпийские оды 2.31–36 (V в. до н. э.).

Пиндар развивает гесиодовскую традицию, говоря о «дороге в Тартар» для неправедных. У него Τάρταρος - место, где «платят за преступления» - пространство вечной изоляции.[8]

Аполлодор - Библиотека (I–II вв. н. э.).

Аполлодор систематизирует мифологию и повторяет классическое понимание: Τάρταρος -место заключения титанов, область подземного мира, предназначенная для сверхъестественных преступников.[9]

Орфическая традиция.

В орфических текстах (VIII–VI вв. до н. э.): Τάρταρος - первичная бездна космоса,источник хаоса, тьмы и разрушения, часть космогонии, противопоставленная порядку.[10]

Платон - «Горгий», 523a; «Федон», 112e.

Платон адаптирует Тартар в философском ключе: место очищения и наказания душ,пространство, где душа исполняет «наказания, соответствующие преступлениям».[11]

У Платона термин становится этическо-философским символом суда.

Эллинистическая и раннеримская литература.

У Лукиана,[12] Диодора Сицилийского,[13] поэтов позднего периода (Каллимах,[14] Мосх[15]), а также у римских авторов (Вергилий, Овидий) Τάρταρος стабильно употребляется как технический термин: глубочайшая часть подземного мира, тюрьма для сверхъестественных существ, место абсолютного наказания и изоляции.

Таким образом, вплоть до I века н. э. Тартар оставался хорошо закреплённой мифологической и поэтической реальностью, вызывавшей устойчивые ассоциации у любого образованного грека.

Б. Значение Τάρταρος в греческой космологии.

Из всех античных источников можно выделить три фундаментальные характеристики Тартара, которые формируют устойчивый семантический профиль этого термина.

Во-первых, Тартар последовательно описывается как место заключения титанов и богопротивных существ. Гесиод и Аполлодор представляют его как тюремную область, созданную Зевсом специально для тех, кто восстал против божественного порядка.

Во-вторых, он мыслится как самый глубокий уровень подземного мира - область, расположенная ниже Аида и находящаяся на «крайней глубине космоса», куда, по классическому выражению, «девять дней и ночей падают вниз».[16]

В-третьих, Тартар выступает символом абсолютного наказания и окончательной изоляции, своеобразной космической «камерой строгого режима» для тех, кто нарушил фундаментальные законы мироздания. Именно такая концептуальная насыщенность и образная сила делают употребление этого термина в 2Пет.2:4 особенно выразительным и богословски значимым.

3. Употребление глагола ταρταρόω в классической и эллинистической литературе.

После того как мы рассмотрели, каким образом Тартар осмыслялся в греческой мифологической, литературной и философской традиции, какое место он занимал в космогонических схемах и представлениях о подземном мире, мы можем вернуться к исследуемому нами глаголу ταρταρόω. На фоне богатой и многослойной семантики существительного Τάρταρος этот глагол выглядит поразительно редким. Проверка по основным корпусам греческой литературы (TLG, Perseus, Loeb Classical Library, papyri.info) показываетполное отсутствие глагола в классической и эллинистической традиции. Его нет у Гесиода и Гомера, у лириков и трагиков, у Платона и Аристотеля, у историков и ораторов, а также у других авторов эллинистического периода. В эллинистической и позднеантичной литературе встречаются лишь единичные, вторичные формы в словарях и рукописных комментариях, где глагол используется в искусственных контекстах со значением «повергнуть в Тартар» или «обратить в состояние Тартара». Однако такие употребления относятся к поздней грамматической традиции и не представляют собой реального литературного материала.[17]

Это приводит к важному выводу, что этот глагол не принадлежит к классическому словарному фонду и не имеет устойчивой истории употребления. Его появление в 2Пет.2:4 -явление уникальное и, по всей видимости, новаторское, создающее впечатление, что автор послания сознательно прибегает к словотворчеству. Такое использование редчайшего производного от существительного Τάρταρος выглядит как намеренное стилистическое и богословское решение, где автор формирует слово, будто желая подчеркнуть исключительность и серьёзность состояния, в которое Бог «низверг» согрешивших ангелов, - состояние не просто «подземного мира», но именно той глубочайшей области космоса, которая в греческом сознании ассоциировалась с абсолютной изоляцией, наказанием и лишением присутствия света. Именно этим оттенком новообразованный глагол усиливает драматизм и богословскую нагрузку описываемого события.

4. Почему это важно для экзегезы 2Пет.2:4?

Для экзегезы 2Пет.2:4 рассмотренный выше лексический аспект имеет принципиальное значение. Отсутствие глагола ταρταρόω в классической греческой литературе показывает, что автор послания сознательно прибегает к редкому или даже искусственно созданному слову, стремясь максимально выразительно передать характер Божьего суда над согрешившими ангелами. Поскольку глагол не опирается на устоявшуюся литературную традицию, его смысл определяется прежде всего значением существительного Τάρταρος и непосредственным контекстом самого стиха. Форма ταρταρώσας (аорист, активное причастие) усиливает этот эффект, подчеркивая единоразовый, решительный и суверенный акт Божьего вмешательства, посредством которого ангелы были «повергнуты» в состояние заключения. Именно поэтому анализ редкости и специфичности этого глагола необходим для адекватного понимания богословской нагрузки текста и точного восприятия намерения автора.

5. Отсутствие глагола ταρταρόω в Септуагинте и другие библейские термины для обозначение ада и места мертвых.

После того как мы убедились в полном отсутствии глагола ταρταρόω в классической греческой литературе, естественным следующим шагом становится обращение к библейским источникам и, прежде всего, к Септуагинте. Этот перевод играет ключевую роль в фиксации библейской концептуальной картины в древнегреческих терминах и является важнейшим свидетельством того, как ветхозаветные представления передавались средствами греческого языка. Однако, как и в случае с классической традицией, глагол ταρταρόω в Септуагинте полностью отсутствует. Это отсутствие ещё раз подчеркивает, что употребление этого термина во 2Пет.2:4 не опирается на существующий религиозно-литературный фонд, но представляет собой уникальный, выразительный и богословски насыщенный выбор автора.

После того как мы установили, что глагол ταρταρόω полностью отсутствует в Септуагинте и в библейской традиции в целом, логичным шагом является обращение к тем словам и образам, которыми Писание действительно пользуется для описания сферы наказания, мрака и удалённости от Бога. Этот обзор позволяет увидеть, каким образом библейская концептуальная картина отличается от греческих представлений и как автор 2-го послания Петра, оставаясь внутри библейского богословия, тем не менее использует внешний эллинистический термин для выражения знакомой ветхозаветной реальности.

Ветхий Завет прежде всего оперирует понятием שְׁאוֹל (Шеол) - это место тени, безмолвия и отдалённости от Божьего лица, куда отходят умершие (Пс.15:10; Иов.7:9; Ис.14:9). В Септуагинте ему почти всегда соответствует термин ᾅδης (Ад), который в греческой традиции означает область умерших, но в библейском контексте приобретает оттенок богооставленности. 

Псалом 15:10 (LXX):

ὅτι οὐκ ἐγκαταλείψεις τὴν ψυχήν μου εἰς ᾅδην, οὐδὲ δώσεις τὸν ὅσιόν σου ἰδεῖν διαφθοράν.

Псалом 16:10 (MT): 

כִּי לֹא־תַעֲזֹב נַפְשִׁי לִשְׁאוֹל לֹא־תִתֵּן חֲסִידְךָ לִרְאוֹת שָׁחַת

Псалом 15:10 (Син):

«Ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тления».

Наряду с этими основными словами встречаются и другие обозначения глубин: בּוֹר (бор) -«яма» или «ров», метафора гибели и мрака (Пс.27:1; Ис.38:18). Один из ярких примеров использования этих терминов является Пс.87:4-6.

Ψαλμός 87:4–6 (LXX)

«ἐνεπλήσθη κακῶν ἡ ψυχή μου, καὶ ἡ ζωή μου τῷ ᾅδῃ ἤγγισεν. ἐλογίσθην μετὰ τῶν καταβαινόντων εἰς λάκκον, ἐγενήθην ὡς ἄνθρωπος ἀβοήθητος, ἐν νεκροῖς ἐλεύθερος, ὥσπερ τραυματίαι καθεύδοντες ἐν τάφῳ, οὓς οὐκ ἐμνήσθης ἔτι, καὶ αὐτοὶ ἐκ τῆς χειρός σου ἀπώσθησαν.»

Ключевые термины LXX: ᾅδης - ад, преисподняя, эквивалент שְׁאוֹל, λάκκος - яма, ров, могила (эквивалент בּוֹר), τάφος - гробница, место смерти.

תהילים פ״ח 4–6 (MT) - Теилим 88:4–6.

כִּי־שָׂבְעָה בְרָעוֹת נַפְשִׁי וְחַיַּי לִשְׁאוֹל הִגִּיעוּ. נֶחְשַׁבְתִּי עִם־יוֹרְדֵי בוֹר הָיִיתִי כְּגֶבֶר אֵין־אֱיָל בַּמֵּתִים חָפְשִׁי כְּמוֹ חֲלָלִים שֹׁכְבִים קֶבֶר אֲשֶׁר לֹא זְכַרְתָּם עוֹד וְהֵמָּה מִיַּדְךָ נִגְזָרוּ

Ключевые термины MT: לִשְׁאוֹל (шеол) - преисподняя, область мёртвых, בוֹר (бор) - яма, ров, могила, קֶבֶר (кевэр) - гроб, место захоронения.

Псалом 87:4–6 (Синодальный перевод)

«Ибо душа моя насыщена бедствиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней. Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал, как человек без силы, оставленный между мёртвыми, как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты».

Также Ветхий Завет использует термин תְּהוֹם (техом) - «бездна», первозданная глубина, нередко связанная с хаосом и разрушением (Быт.1:2; Ион.2:6).

Новый Завет развивает и углубляет эту образность. Термин ᾅδης сохраняется, но появляются дополнительные описания. прежде всего выражение «тьма внешняя» (ἡ σκοτία ἡ ἐξώτερος), подчеркивающее состояние окончательной отдалённости от Бога и лишённости света (Мф.8:12; 22:13; 25:30). 

Мф.8:12 (Син):

«А сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов».

Ματθαῖος 8:12 (NA28 – греческий текст):

«οἱ δὲ υἱοὶ τῆς βασιλείας ἐκβληθήσονται εἰς τὸ σκότος τὸ ἐξώτερον ἐκεῖ ἔσται ὁ κλαυθμὸς καὶ ὁ βρυγμὸς τῶν ὀδόντων.»

Одновременно в Новом Завете употребляется слово γέεννα (геенна) - образное обозначение суда и окончательного наказания, восходящее к долине Еномовой, место нечистоты и огня (Мр.9:43-48; Мф.10:28). 

В апокалиптическом контексте используется выражение ἄβυσσος (бездна), подчеркивающее глубину, замкнутость и неприступность этой области (Лук.8:31; Откр9:1–11).

В библейской традиции присутствует широкий спектр терминов, которые описывают ад и подземное пространство. Существует целый ряд слов - шеол, ад, яма, бездна, геенна, тьма внешняя - каждое из которых раскрывает определённый аспект состояния проклятия, суда и отчуждения от Бога. На этом фоне редкость ταρταρόω подчёркивает сознательный выбор Петра.Этот выбор подчеркивает, что автор 2-го послания Петра использует эллинистический термин не как богословскую альтернативу, а как выразительный образ, который помогает передать ту же реальность, что и библейские понятия, но с ещё более сильным акцентом на глубину, мрак и замкнутость состояния, в которое Бог поместил согрешивших ангелов.

7. Сравнение с иудейской апокалиптикой.

Рассматривая использование редкого глагола ταρταρόω во 2Пет.2:4, необходимо сопоставить его с параллельной традицией иудейской апокалиптики, поскольку именно она предоставляет наиболее близкий фон для мотива заключения падших ангелов. В межзаветный период эта тема получила глубокое развитие, прежде всего в Книге Еноха.[18] В 1-й книге Еноха в 10 и 20 главах падшие ангелы описываются как существа, связанные и заключённые в глубочайших местах подземного мира до дня окончательного суда. Особое внимание уделяется идее темницы, приготовленной Богом, - «место мрака», «глубина бездны», куда ангелы помещаются для хранения до великого суда (1Енох 10:4, 10:12; 1Енох 20:2–3; 1Енох 21:1–10). Эта концепция представляет собой устойчивый элемент межзаветной апокалиптической традиции и служит одним из важнейших богословских фонов для Посланий Нового Завета.

Цитаты из 1-й книги Еноха (греческий текст по R. H. Charles).[19]

Хотя полный греческий текст 1-й книги Еноха не сохранился (главным образом сохранился лишь на эфиопском языке), Роберт Генри Чарлз (R. H. Charles) реконструировал ряд греческих фрагментов. Вот самые важные места, связанные с мотивом заключения ангелов:

1Енох 10:4 (греч. фрагмент)[20]

δέσον αὐτοὺς χειρὸς καὶ ποδὸς καὶ βάλε αὐτοὺς εἰς τὸ σκότος καὶ ἔμβαλε αὐτοὺς εἰς τὰ βάθη τῆς γῆς.

«Свяжи их рукою и ногою и брось их во тьму, и низвергни их в глубины земли.»

1Енох 10:12 (греч. фрагмент).[21]

καὶ δέσμιοι ἔσονται ἕως ἡμέρας κρίσεως μεγάλης.

«И будут они связаны до дня великого суда.»

1Енох 20:2–3 (греч.).[22]

Οὐριὴλ… ἐστὶν ὁ ἄγγελος τῶν οἳ εἰσὶν ἐπὶ τοῦ κόσμου καὶ τῆς Ταρτάρου.

«Уриил - ангел, поставленный над миром и над Тартаром.»

Это редкий случай, где слово Τάρταρος встречается в поздней иудейской традиции. И это может быть интересным наблюдением. 

1Енох 21:7-8 (греч.).[23]

τόπος δὲ οὗτος ἦν σκοτεινός, βαθύς, φοβερός καὶ οὐκ ἦν ἐκεῖ φῶς οὐδὲ ἀήρ, ἀλλὰ χάος μέγα.

«Место это было тёмным, глубоким и страшным; и не было там ни света, ни воздуха, но великий хаос.»

Послание Иуды (Иуд. 6) напрямую опирается на эту традицию, практически цитируя её богословский мотив и используя терминологию, характерную именно для иудейской апокалиптики. Иуда пишет, что ангелы «соблюдаются в вечных узах под мраком на суд великого дня» (δεσμοῖς ἀϊδίοις ὑπὸ ζόφον). Это выражение воспроизводит понятия, встречающиеся в 1-й книге Еноха, и акцентирует внимание не на месте, а на состоянии - «узах», «мраке» и «предстоянии суда». Иными словами, Иуда использует апокалиптическо-иудейский лексикон, строго соответствующий межзаветной традиции.

Во 2Пет.2:4 мы наблюдаем ту же богословскую мысль - согрешившие ангелы заключены до суда, - однако автор использует другой терминологический инструмент. Вместо привычной еврейско-апокалиптической лексики Петр выбирает, а может и создает, глагол ταρταρόω, формально не встречающийся ни в Септуагинте, ни в иудейской апокалиптической литературе. Этот выбор особенно примечателен, если учитывать, что послание Петра, по всей вероятности, является вторичным по отношению к посланию Иуды, и автор мог бы просто воспроизвести язык Иуды. Однако Петр сознательно меняет регистр. Он переносит мысль Иуды в эллинистический семантический мир, используя термин, насыщенный греческими мифологическими ассоциациями. Это не противоречие, а стилистико-богословский приём. Петр говорит о той же реальности, что и Иуда, но выражает её в языке, доступном эллинистическим читателям, для которых образ Τάρταρος представлял собой нечто предельно мрачное, глубокое и окончательно изолированное.

8. Гипотеза о возможном влиянии апокалиптической традиции (и 1-й книги Еноха) на текст 2-го послания Петра.

При анализе параллелизма между 2Пет.2:4 и Иуд. 6 становится очевидным, что оба новозаветных автора используют богословские категории и образный язык, характерные для апокалиптической литературы периода Второго Храма. Особенно заметно сходство этих текстов с традицией 1-й книги Еноха, которая единственная подробно описывает падение ангелов, их связывание и их заключение «под землёй» после их проступка во «дни Ноя». Ветхий Завет не содержит учения о том, что падшие ангелы были связаны и помещены в темницу - напротив, эта идея присутствует только в двух текстах Нового Завета: 2Пет.2:4 и Иуд. 6, что делает возможным предположение о влиянии именно внешнебиблейской апокалиптической традиции.

Другие новозаветные авторы - включая Павла, Иоанна, автора Послания к Евреям и евангелистов - не содержат учения о том, что падшие ангелы были заключены в темницу, и нигдене связывают их проступок с каким-либо конкретным историческим событием, тем более с эпохой Ноя и потопом. Даже если рассмотреть учение Иисуса о потустороннем мире, представленное в Евангелиях, мы также не обнаружим указаний на то, что ангелы находятся в связанном или заключённом состоянии. Таким образом, единственными новозаветными текстами, в которых появляется идея темницы для падших ангелов и её связь с допотопным периодом, остаются 2-е послание Петр и послание Иуды, что делает их концептуально уникальными внутри корпуса Нового Завета.

Это наблюдение широко признаётся современной наукой. Ричард Баукхем (Richard Bauckham), ведущий исследователь послания Иуды и 2-го послания Петра, пишет:

«Иуда и Пётр разделяют апокалиптическую традицию, наиболее полно засвидетельствованную в 1-й книге Еноха; их описания падших ангелов невозможно объяснить без этой традиции».[24]

Баукхем показывает, что у обоих авторов присутствует структура, типичная именно для Еноха: грех ангелов → связывание → помещение в темницу → ожидание суда → связь с Нойевым поколением.[25]

Того же мнения придерживается Джеймс Чарльзворт (James H. Charlesworth), редактор корпуса Old Testament Pseudepigrapha. Он прямо утверждает:

«Тема заключённых ангелов, наказанных за нарушение установленного Богом порядка во дни Ноя, является енохианской по происхождению и оказала значительное влияние на новозаветных авторов, особенно на Иуду и Петра».[26]

Джордж Никельсбург (George W. E. Nickelsburg), крупнейший из ныне живущихспециалист по 1-й книге Еноха, подтверждает это ещё более однозначно:

«Иуда и 2-е послание Петра обязаны своей ангелологией той енохианской традиции, которая связывает грех ангелов с допотопным поколением и их последующим заключением.»[27]

Ключевым аргументом является тот факт, что только 1 Енох содержит последовательную и развитую концепцию: (1) падшие ангелы сошли к дочерям человеческим, (2) это привело к развращению мира и стало причиной потопа, (3) Бог приказал их связать, (4) и заключил их «в бездну тьмы» до «великого дня суда». Например, в 1Енох 10:11–12 читаем:

«Свяжи Азазела… и брось его во тьму… и оставь его там до дня великого суда».

А в 1 Енох 20:2–3 содержится ещё более прямое совпадение с 2 Пет. 2:4:

«Рафаэль… связывает духов, которые согрешили, и держит их в Тартаре».

Эта последняя деталь особенно значима, поскольку глагол ταρταρόω, употреблённый Петром («повергнув в тартар»), не употребляется в Новом Завете, но следы его встречаютсяименно в греческой версии 1-й книги Еноха в контексте заключения ангелов. Это создаёт основание для заключения, что терминологический выбор Петра мог быть обусловлен не собственной новацией, а использованием уже существующей и хорошо узнаваемой категории, распространённой в апокалиптических кругах иудаизма I века.

Таким образом, можно сформулировать научно обоснованную гипотезу, что Пётр и Иуда, вероятно, опирались на апокалиптическую традицию, наиболее ярко представленную в 1 Еноха, когда описывали заключение согрешивших ангелов; их концепция темницы ангелов - это богословская переработка известной им енохианской модели, а редкий глагол ταρταρόω в 2Пет.2:4 может быть лексическим отражением того же влияния.

Это возможное влияние апокалиптической традиции на Петра и Иуду никоим образом не нарушает богодухновенности новозаветных текстов. Библейские авторы не воспринимали внешние источники как авторитеты, сопоставимые с откровением, но свободно использовали культурные, литературные и философские категории своего времени, чтобы сделать богословскую истину понятной их аудитории. 

Особенно ярким примером такого подхода является пролог Евангелия от Иоанна, где автор вводит ключевое христологическое утверждение через термин «λόγος». Это понятие невозможно адекватно осмыслить, не учитывая его широкое использование в греческой философии (Гераклит, стоики) и в эллинистическом иудействе (Филон Александрийский). У Иоанна «λόγος» приобретает совершенно иную, богословски насыщенную функцию, но форма этого термина берётся из окружающей интеллектуальной среды. 

Этот пример ясно показывает, что тексты Нового Завета не возникали в культурном вакууме. Авторы Писания стремились говорить на языке своего мира, в рамках понятийного аппарата, который был понятен и релевантен их читателям. Именно в этом ключе можно понимать и использование Петром или Иудой известных апокалиптических образов - как богодухновённое преобразование уже существующих категорий для выражения библейской истины, но не как признание апокалиптической литературы в качестве источника откровения. В данном случае апокалиптический язык служит риторическим и иллюстративным инструментом, а не источником откровения. Авторы Нового Завета усваивают традиционные схемы, но преобразуют их в рамках библейского монотеизма, подчеркивая суверенитет Бога над всем духовным миром.

Но остается ряд нерешенных сомнений. Рассматривая всю совокупность связанных текстов и параллелей, приходится признать, что вопрос о достоверности и богословском статусе утверждений Петра и Иуды - о том, что часть падших ангелов находится в темничном состоянии и ожидает суда, - остаётся открытым и вызывает определённые трудности.

Хотя оба автора ясно отличают свою позицию от енохианской версии - где речь идёт овечном заключении, тогда как у Петра и Иуды это лишь промежуточное, предсудебное состояние, - всё же проблема не исчезает. В корпусе Писания больше нигде не встречается учение о том, что именно сейчас некоторая группа ангелов удерживается в темнице. Напротив, подавляющее большинство новозаветных свидетельств предполагает активное присутствие падших духов в мире, их влияние на людей и участие в духовной борьбе (Мр.1:23–27; Лук.8:26–33; Ефес.6:12; 1Пет.5:8). Это неизбежно вызывает вопросы. Если допустить, что часть ангельских существ действительно находится под стражей, то какая именно часть? Почему одна группа ангелов связана, а другая - свободна? На каком основании проводится это различение? Ещё более серьёзное богословское напряжение возникает из-за того, что сама книга Еноха, на которую, вероятно, опираются Петр и Иуда, представляет прежде всего аллегорическое и герменевтически нестабильное толкование Быт.6:1-4, которое не является нормативным для канонического библейского богословия. Поэтому даже при признании влияния енохианской традиции и внимательного учёта аргументации Петра и Иуды остаётся целый ряд существенных вопросов, которые не имеют однозначного решения и требуют дополнительных исследований.

Дополнительную сложность вносит и тот факт, что Петр использует заключение ангелов как аргумент в пользу неизбежности суда над лжеучителями (2Пет.2:1-9). Но связь между этими двумя категориями - ангелами, заключёнными «в тартар», и человеческими лжеучителями, живущими на земле, - в рамках библейской ангелологии остаётся неочевидной. 

Ветхий и Новый Завет нигде не предлагают богословской модели, которая объясняла бы, как именно наказание ангелов в доисторическую эпоху становится прямой иллюстрацией или предвосхищением судьбы людей в церкви I века. 

Петр, по-видимому, использует этот пример типологически, но логическую структуру этой типологии невозможно полностью восстановить или строго доказать из библейского текста. Таким образом, даже при признании влияния енохианской традиции и внимательного учета аргументации Петра и Иуды остаётся целый ряд существенных вопросов, которые не имеют однозначного решения и требуют осторожности при формировании окончательных богословских выводов.

9. Итоговое заключение по глаголу ταρταρόω (2Пет.2:4).

Проведённое исследование глагола ταρταρόω (2Пет.2:4) показало, что мы имеем дело не просто с редкой лексемой, но с богословски и риторически нагруженным элементом, сознательно введённым автором во вторую главу послания. В ходе анализа были задействованы несколько методов: (1) лексико-семантический и морфологический анализ, позволивший установить связь глагола с существительным Τάρταρος и реконструировать его базовое значение («повергнуть в тартар», «поместить в область Тартара»); (2) сравнительно-филологический поиск по корпусам классической и эллинистической греческой литературы (TLG и др.), показавший отсутствие реального употребления глагола ταρταρόω в дохристианской письменной традиции; (3)сопоставление с Септуагинтой и ветхозаветной лексикой, выявившее полное отсутствие этого термина в греческом переводе Ветхого Завета и его отличие от устойчивых библейских обозначений подземного мира (שְׁאוֹל / ᾅδης, γέεννα и т. п.); (4) межтекстовый анализ в контексте иудейской апокалиптики периода Второго Храма, прежде всего 1-е книги Еноха; (5)контекстуально-риторический анализ синтаксического периода 2Пет.2:4–11, где ταρταρώσαςвыступает ключевым звеном в цепочке примеров Божьего суда.

Результаты этих шагов позволяют сделать несколько промежуточных выводов. Во-первых, глагол ταρταρόω в 2Пет.2:4 я не имеет параллелей ни в Септуагинте, ни в других книгах Нового Завета, ни в классическом греческом корпусе. Это заставляет рассматривать его либо как редкое, почти искусственное словотворчество автора, либо как сознательное использование маргинальной, но уже существующей формы, связанной с именем Τάρταρος. Во-вторых, семантика глагола определяется не устоявшейся литературной традицией, а сочетанием мифологического фона Тартара в греческой культуре и непосредственным контекстом 2Пет.2:4.Речь идёт о решительном, суверенном акте Бога, Который «поверг» падших ангелов в состояние крайнего мрака и заключения «до суда». В третьих, анализ синтаксического периода 2Пет.2:4–11 показал, что ταρταρώσας является не изолированным элементом, а первым звеном в риторической цепочке из трёх примеров (ангелы - допотопный мир - Содом и Гоморра), призванной продемонстрировать неизбежность суда над лжеучителями. Тем самым глагол получает не только описательное, но и структурно-аргументативное значение.

Особое значение имеет сопоставление 2Пет.2:4 с иудейской апокалиптической традицией, прежде всего с 1-й книгой Еноха. Именно эта литература периода Второго Храма даёт наиболее последовательную схему: грех ангелов во «дни Ноя» → их связывание → помещение в область мрака и глубин земли → ожидание великого суда. На этом фоне становится возможной осторожная, но аргументированная гипотеза о том, что Петр и Иуда опираются на енохианскую традицию, перерабатывая её богословски. Если Иуда сохраняет апокалиптический регистр («вечные узы под мраком»), то Пётр, обращаясь к эллинизированной аудитории, переходит в греческое понятийное поле и использует глагол ταρταρόω, связанный с Тартаром как образом предельно глубокого уровня подземного мира. В этом смысле ταρταρόω может рассматриваться как лексическое отражение того же богословского содержания, которое 1-е книга Еноха и послание Иуды выражают посредством иной терминологии. Такая интерпретация вписывается в более широкий феномен. Новозаветные авторы, подобно Иоанну с его употреблением «λόγος» в прологе Евангелия, не создают богословие в культурном вакууме, но используют уже существующие в их мире категории, насыщая их библейским смыслом.

Вместе с тем именно здесь возникает целый комплекс богословских проблем, который не позволяет закрыть вопрос однозначным выводом. Принятие идеи о том, что часть падших ангелов действительно находится в особой «темнице» и «узах мрака» до времени суда, неизбежно ставит под вопрос традиционную схему ангелологии. Во-первых, остаётся неясным, какая именно часть ангелов заключена и на основании какого критерия проводится различие между связанной и свободной группой. Во-вторых, большинство новозаветных текстов говорит об активном влиянии падших духов на повседневную реальность и духовную борьбу верующих (Мр.1:23–27; Лук.8:26–33; Ефес.6:12; 1Пет.5:8), не предполагая их массового заключения. В-третьих, сама книга Еноха, на которую, вероятно, опираются Петр и Иуда, представляет собой внебиблейскую апокалиптическую традицию с аллегорическим и герменевтически нестабильным толкованием Быт.6:1–4 и не может рассматриваться как нормативный источник догматического учения. На этом фоне остаётся открытым вопрос, в какой мере и в какой форме енохианские мотивы допускается интегрировать в каноническое богословие ангелов и суда.

Дополнительную сложность вносит то обстоятельство, что Пётр использует мотив заключения ангелов не сам по себе, а как аргумент в пользу неизбежности суда над лжеучителями(2Пет.2:1-9). При этом в рамках библейской ангелологии отсутствует чётко артикулированная модель, объясняющая, каким образом доисторическое наказание ангелов становится прямой типологической матрицей для оценки судьбы человеческих лжеучителей в церкви I века. Очевидно, что апостол строит типологический ряд (ангелы – допотопный мир – Содом – нынешние нечестивцы), но логическую структуру этой типологии невозможно в деталях реконструировать на основании других библейских текстов. Всё это требует предельной осторожности при формировании окончательных богословских выводов. Данный текстовый материал, по сути, находится на границе между библейским свидетельством и апокалиптическим фоном, и попытка построить на нём жёсткие схемы ангелологии или эсхатологии чревата значительными догматическими перегрузками.

В свете сказанного можно зафиксировать границы проведённого исследования. Наша задача в рамках настоящего подраздела была сугубо лексико- и традиционно-исторической: проследить происхождение глагола ταρταρόω, установить его уникальность в новозаветном корпусе, выявить возможные культурные и литературные истоки его употребления и наметить богословские последствия такого выбора. Мы показали, что ταρταρόω, с высокой долей вероятности, связан с апокалиптической традицией, представленной в 1-й книге Еноха, и что Петр, по-видимому, использует эту традицию как риторический ресурс, а не как самостоятельный источник откровения. Вместе с тем сам синтаксический период 2Пет.2:4-10 и вся аргументация 2-й главы остаются предметом дальнейшего, более широкого исследования. Эти стихи одновременно демонстрируют очевидную близость к Посланию Иуды и резкое отличие от остального новозаветного материала, что делает их уникальным полем для дальнейшей экзегетической и богословской работы. Настояющее исследование, по сути, лишь обозначает исходные координаты для такой работы и показывает, насколько внимательного и осторожного подхода требует текст 2Пет.2:4–11 при любых попытках построить на его основе развёрнутую ангелологию или учение о состоянии духовных существ до окончательного суда.

---

[1] Hapax legomenon (гапакс легоменон) - термин филологии и лексикографии, обозначающий слово, которое встречается в данном корпусе текстов только один раз. В библейских исследованиях hapax legomenon фиксирует лексему, представленную во всём каноне (или в отдельной его части, например, в Новом Завете) единственным употреблением, что затрудняет её точное семантическое определение и требует привлечения внешних параллелей (классической, эллинистической или иудейско-эллинистической литературы) для реконструкции её значения.

[2] Период (греч. περίοδος, «круг, завершённое предложение») - это характерная для классической и эллинистической риторики синтаксическая конструкция, представляющая собой протяжённое, сложное и тщательно сбалансированное предложение, состоящее из нескольких взаимосвязанных клоз (ἡμιπερίοδοι), объединённых в одно целое логическими, риторическими или грамматическими связками. Такие периоды обычно включают цепочки причастных оборотов, придаточные предложения и параллельные конструкции, создавая эффект риторической торжественности, плавности и композиционной завершённости.

[3] Гесиод. Теогония // Гесиод. Труды и дни. Теогония / пер. и прим. В. И. Кузнецовой. - СПб.: Алетейя, 2001. — С. 188–189 (строки 720–725).

[4] Там же. С. 186–188 (строки 713–720); С. 190–192 (строки 821–835).

В Theogonia Гесиод описывает Тартар как место, куда Зевс низверг титанов после победы в Титаномахии. В строках 713–720описывается глубина и природа Тартара, а в строках 821–835 говорится о том, что титанам назначено пребывание в нём под стражей, окружёнными тремя бронзовыми стенами и охраняемыми Гекатонхейрами. Именно эти тексты создали устойчивый образ Тартара как «космической тюрьмы» и закрепили его значение в греческой литературе.

[5] Homer. Iliad. Vol. I–II / ed. by M. L. West. — Cambridge, MA: Harvard University Press, 1998–2000 (Loeb Classical Library). — Vol. 1: Book VIII, line 13; Vol. 2: Book XIV, lines 279–289.

[6] Это образ описан в Илиаде 8.13–16, где Тартар назван «мрачнейшей бездной» (ζόφου τέρα᾽ ἔνδοθι Τάρταρον, Il. 8.13). / West 1998, Vol. 1, p. 164–165.

[7] Это из Илиады 14.279–289, где Зевс угрожает Гере, говоря, что мог бы низвергнуть её «до самого Тартара».

[8] Pindar. Nemean and Olympic Odes / ed. and trans. by W. H. Race. - Cambridge, MA: Harvard University Press, 1997 (Loeb Classical Library 485). — P. 52–55 (Olympian 2, lines 31–36).

[9] Apollodorus. Library / ed. and trans. by J. G. Frazer. - Cambridge, MA: Harvard University Press, 1921 (Loeb Classical Library 121–122). -Vol. 1: Book 1, ch. 2, §1; Book 1, ch. 7, §3.

Аполлодор описывает Тартар как место заключения титанов, низверженных Зевсом после победы в Титаномахии: «Зевс низверг их в Тартар, глубинную область под землёй…»

Источник:Apollodorus 1.2.1 (Frazer 1921, Vol. 1, p. 12–13).

[10] В орфической космогонии Τάρταρος описывается как одно из изначальных космических начал, стоящее рядом с Хаосом, Нюктой и Эребом (Kern, Orphicorum Fragmenta, fr. 54–57, 66). См. также: M. L. West, The Orphic Poems(Oxford: OUP, 1983), 27–35; R. G. Edmonds III, Redefining Orphism (Leiden: Brill, 2013), 41-78.

[11] Платон философски переосмысливает традиционный образ Τάρταρος, представляя его как пространство очищения и воздаяния душ в соответствии с их преступлениями (Gorgias 523a; Phaedo 112e). Ср.: Plato, Gorgias, ed. E. R. Dodds, OCT (Oxford: Clarendon Press, 1959); Plato, Phaedo, ed. J. Burnet, OCT (Oxford: Clarendon Press, 1901).

[12] Лукиан (Lucian of Samosata)

Лукиан использует Тартар в сатирических и мифологических диалогах как нижайшую часть Аида.

Основные места:

Lucian, Cataplus 20 – упоминание Тартара как глубочайшей части подземного мира.

Lucian, Dialogi Mortuorum 1, 6, 21 – Тартар как место заключения преступных душ.

Lucian, Menippus 21 – география подземного мира, включая Тартар

Академическое издание: Lucian. Opera. Ed. M. D. Macleod. 4 vols. Oxford Classical Texts (OCT). Oxford: Clarendon Press, 1972–1987.

[13] Диодор описывает Тартар в рамках мифологической традиции как место мучений и сверхъестественной тюрьмы.

Основные места:

Diodorus Siculus 1.97.7 – Тартар как тюрьма богов и чудовищ

Diodorus Siculus 5.28.1 – география подземного мира и роль Тартара

Diodorus Siculus 5.70.3 – наказания в Тартаре

Академическое издание:  Diodorus Siculus. Bibliotheca Historica. Ed. C. H. Oldfather et al. Loeb Classical Library. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1933–1967.

[14] Каллимах (Callimachus)

У Каллимаха Тартар - традиционный мифологический термин, глубочайшая часть подземного мира.

Основные места:

Callimachus, Hymn 1 (to Zeus) 69–70 – Тартар как бездна

Callimachus, Hymn 3 (to Artemis) 43 – упоминание Тартара как подземной глубины

Академическое издание: Callimachus. Hymni et Epigrammata. Ed. R. Pfeiffer. Oxford Classical Texts (OCT). Oxford: Clarendon Press, 1953.

[15] В пасторальной поэзии Мосха Тартар сохраняет традиционные черты глубокой подземной темницы.

Основные места:

Moschus, Europa 119–121 – Тартар упомянут как противоположность свету и жизни

Moschus, Lament for Bion 77–79 – Тартар как место абсолютной смерти

Академическое издание: Moschus. In: Bucolici Graeci. Ed. A. S. F. Gow. Oxford: Clarendon Press, 1952.

[16] Гомер, Илиада 8.13–16

Если бы кто-нибудь низринулся с небес,

Он падал бы девять дней, и на десятый достиг бы земли;

И если бы кто ниспал с земли в мрачный Тартар,

Он падал бы девять дней, и на десятый достиг бы его глубин.

Академическое издание: Homer. Iliad. Ed. D. B. Monro & T. W. Allen. Oxford Classical Texts. Oxford: Clarendon Press, 1920.

Гесиод — Теогония 721–725. Гесиод подтверждает то же космическое расстояние: от неба до земли и от земли до Тартара -девятидневное падение.

Hesiod, Theogony 721–725

От неба до земли - падение девяти дней; И столь же далеко вниз лежит Тартар под землёй.

Академическое издание: Hesiod. Theogony. Ed. M. L. West. Oxford Classical Texts. Oxford: Clarendon Press, 1966.

[17] В статье о глаголе ταρταρόω LSJ фиксирует его как поздний, словарный глагол, со значением: “to throw into Tartarus”, отмеченный как late (поздний), без литературных примеров.

Liddell, H. G., Scott, R., Jones, H. S. A Greek–English Lexicon. 9th ed. Oxford: Clarendon Press, 1940, s.v. ταρταρόω.

Единичные поздние формы глагола фиксируются лишь в византийской лексикографической традиции (например, Etymologicum Magnum, ed. Gaisford, 1848, s.v. Τάρταρος)

[18] «Книга Еноха» (1-я книга Еноха) относится к межзаветной иудейской апокалиптике и традиционно считается псевдоэпиграфом, то есть произведением, приписанным древнему библейскому персонажу, но фактически созданным значительно позже. Современная наука указывает на несколько причин, по которым исторический Енох не мог быть автором текста. Во-первых, Енох жил до потопа (Быт. 5:21–24), что делает невозможным сохранение какого-либо письменного корпуса от его имени. Во-вторых, содержание книги описывает события, явления и исторические реалии, которые относятся к периоду значительно более позднему, включая эпоху эллинизма, ангельские и космологические схемы, отсутствующие в допотопной традиции. В-третьих, стиль и структура книги соответствуют литературным особенностям иудейской апокалиптики II–I вв. до н. э., а не патриархальному периоду. В-четвёртых, книга демонстрирует явные следы интерпретации ветхозаветных сюжетов через призму позднейшего богословия - попытку айзегетически осмыслить текст Бытия (особенно Быт.6:1-4), соединяя его с мотивами эллинистических мифов и космологических представлений. В совокупности эти наблюдения позволяют считать 1-ю книгу Еноха продуктом межзаветного богословского творчества, а не допотопным документом, созданным самим Енохом.

Дополнительной важной особенностью является то, что книга сохранилась полностью только в составе Эфиопской (Эфиопской православной Тэвахэдо) Библии на языке геэз, древнем сакральном языке Эфиопии. Фрагменты греческого и арамейского текста обнаружены в Кумране и других источниках, но именно полная форма дошла до нас исключительно в эфиопской традиции.

Наконец, 1-я книга Еноха никогда не входил в иудейский или христианский канон Священных Писаний, за исключением особого статуса внутри Эфиопской церкви, где он используется как часть богослужебного корпуса. Для большинства же конфессий - как древних, так и современных - эта книга относится к апокрифическим произведениям.

[19] Роберт Генри Чарлз (Robert Henry Charles, 1855–1931) - британский библеист, теолог и один из наиболее авторитетных исследователей апокрифической и межзаветной литературы начала XX века. Профессор Оксфордского университета, член Британской академии, специалист по текстологии и истории иудаизма эпохи Второго Храма. Чарлз стал одним из первых, кто осуществил критические издания таких произведений, как Книга Еноха, Книга Юбилеев, Вознесение Исайи и др. Его работы характеризуются тщательным сравнением рукописных традиций, реконструкцией первоначального текста и глубокими комментариями, благодаря чему издания Чарлза до сих пор остаются важной точкой отсчёта в исследовании апокалиптической литературы.

[20] R. H. Charles The Book of Enoch. Oxford: Clarendon Press, 1912, p. 52.

[21] Там же.

[22] R. H Charles. The Book of Enoch. Oxford: Clarendon Press, 1912, p. 57.

[23] R. H Charles. The Book of Enoch. Oxford: Clarendon Press, 1912, p. 64.

[24] Richard J. Bauckham, Jude, 2 Peter, Word Biblical Commentary 50 (Waco, TX: Word Books, 1983), 201.

[25] См. подробный анализ структуры у Ричарда Баукама: Richard J. Bauckham, Jude, 2 Peter, Word Biblical Commentary 50 (Waco, TX: Word Books, 1983), pp. 202–205.

Именно на этих страницах Баукам показывает повторяющуюся схему: sin of angels → binding → imprisonment → awaiting judgment → connection with the days of Noah.

[26] James H. Charlesworth, “Introduction to 1 Enoch,” in The Old Testament Pseudepigrapha, vol. 1, ed. James H. Charlesworth (New York: Doubleday, 1983), р. 7.

[27] George W. E. Nickelsburg, 1 Enoch: A Commentary on the Book of 1 Enoch, Hermeneia (Minneapolis: Fortress Press, 2001), р. 215.